женя идет по коридорам утреннего дворца, совершенно не замечая снующих вокруг служанок, готовящихся к началу нового дня до того, как проснется царская семья. гриша давно привыкла относиться ко всем обитателям дворца с напускным равнодушием, делая вид, что не замечает, как о ней шепчутся за спиной и придумывают все новые и новые слухи про нее и царя, дарклинга, царевичей, королеву... длинный список выходит. и девушке смешно от всех этих разговоров не имеющих под собой ничего даже близкого к истине и реальному положению вещей в ее запутанной жизни. ей отчаянно хотелось жить и дышать полной грудью, не боясь, что ее неправильно поймут или истолкуют. иногда ей хотелось даже сбежать, но воспоминания о нищете и голоде не испарились, не стерлись годами сытой жизни. гриша обожала свою большую кровать под светлым балдахином, зеркало в витой раме у ее трюмо и солнечный свет льющийся сквозь широкие окна. просыпаясь от ночных кошмаров родом из детства женя сильнее заворачивается в свое теплое одеяло, по-детски накрываясь с головой и по привычке шепча короткую молитву святым — тогда кошмары не беспокоили ее до самого утра.

каждый раз стоило дарклингу отправиться в свое новое путешествие жене казалось, что темные тучи царской воли сгущаются над ее головой, пряча остатки солнца и искренней радости о простых мелочах. в это странное время отсутствия генерала второй армии девушка старалась вообще не появляться в малом дворце, не в силах вынести новых любопытных взглядов и шепотков — неприязнь других гришей сильно ранила сафину, гораздо сильнее чем косые взгляды отказников и их смешки. ведь жене больше всего на свете хотелось быть частью второй армии, быть своей среди своих... но вместо этого она почти крадучись пробирается к багре ради очередного урока. вместо того, чтобы гулять под руку с каким-нибудь проливным, обсуждая тренировки у боткина. но зато женя может пробираться в кабинет генерала киригана, сидеть в глубоком черном кресле, поджав под себя ноги и попивая чай. это были редкие вечера, когда ее сердце не сжималось тревогой и страхом — когда она вернется во дворец, все уже будут спать. в том числе и король, который каждый раз выгонял светлую душу девушки, оставляя мерзкое, липкое ощущение грязи.

— доброе утром, мой царевич, — женя тихо стучиться в дверь, прежде, чем войти в покои василия. сегодня у нее было нечто особенное для наследного принца. сегодня у нее было кое-что с п е ц и а л ь н о е. девушка проходит сразу к столу, чтобы наконец-то выпустить оттягивавшую руки королевскую шкатулку, инструктированную золотом и тяжелыми аквамариновыми камнями. в дни, когда ее вызывал василий она обходилась без слуг, без лишних глаз. — как вам спалось? — щебетать глупенькой птичкой женя умела прекрасно, с легкостью создавая вид пустоголовой служанки, пекущейся только о своей красоте и красоте царицы. она раскрывает шкатулку, пробегает пальцами над стеклянными крышечками и выуживает почти бесцветный, почти прозрачный порошок, способный скрыть шрамы на теле царевича — что новые, полученные в пьяных драках, что застарелые, въевшиеся в саму суть василия.

женя какое-то время стоит с ланцеву спиной, задумчиво барабанит пальцами по гладкому дереву стола, не зная, как рассказать о своем новом изобретении, не зная, как лучше объяснить что у нее получилось. даже не уверена, стоит ли именно сейчас заводить об этом речь, стоит ли вообще заводить об этом речь, хоть когда-нибудь. красноватый порошок — перетертые кристаллы, выращенные в отдельном инкубаторе, выдуманные женей в ее скрытом желании быть з н а ч и м о й, быть кому-то по-настоящему нужной [знает, что все это самообман, но иллюзия так сладка] красный порошок словно поглощает собой свет, скрывает его среди крупинок, сумрачно отсвечивающих утреннее солнце. — вы готовы? — женя разворачивается, отставляет ненужный сейчас флакон, встряхивает руки, прогоняя с них остатки сонливости, чувствует, как сила мягко ткнулась ласковым зверем в ладони. скрывать недостатки и изъяны — нудная, требующая большого терпения, работа, выполняемая с скукой спрятанным за ширмой вежливости и глубочайшего уважения.